Владимир Буров - Альфа Центавра [СИ]

— Были окружены броневиками Ники Ович и Леньки Пантелеева — с одной стороны, а с другой всю их армию — когда Елена крикнула Котовскому, что надо пробиваться к Волге — расстрелял танковый Заградотряд Аги и Махно. Утром Елену и Котовского начали искать на задымленном поле, но не нашли.

— Найти! — сказала Аги, а Махно сказал, что:

— Они уже все равно ничего не смогут сделать. И более того, — он не договорил:

— Мне по барабану: более или менее — у меня приказ: все должны быть убиты, а они вообще обязательно.

— Что значит обязательно?

— Со связанными сзади руками, выстрелом в живот, чтобы дольше мучились.

— Такого приказа быть не может. Потому что некому его отдавать уже.

— Уже? Уже — не считается, потому что приказ получен в прошлом, которое еще никому не удалось изменить.

— Кто мог отдать такой приказ Зара-нее?

— Не знаю, может и ты, когда командовал армией.

— Подпись есть?

— И подпись и печать, — Агафья вынула гербовую бумагу: тридцать третий — гриф: секретно.

— Это не я.

— Не знаешь, кто?

— Какая разница, ты не собираешься нарушать этот приказ, если подписавший его уже умер?

Далее, бой в Ритце между Врангелем, Кали, Дыбенко и теми, кто был здесь:

— Камергерша, Амер-Нази, Дэн, Василий Иванович, Дроздовский, Мишка Япончик, Сонька Золотоая Ручка, — она и начинает:

— В атаку! Многие, почти все или даже все — будут убиты. — Надо эту строчку, и вообще весь этот абзац?

Распутин хотел бежать к эстраде, но растерялся:

— Внесли его Флорентийский Стейк, который всегда просил, если был болен Одиссей, а так-то всегда сами давали, ибо боялись его больше тех Сирен, которых он сам боялся, и просил привязать к Грот-мачте: хребтовое мясо на Т-образной кости, с вырезкой с одной стороны и просто мясом с другой. Разница? Есть. И мадерой, которую Распи зачем-то уже перелил в тазик:

— Как его тащить, если плещется туда-сюда? — Но парень справился, схватил стейк с подноса зубами — он подавался не очень горячим, так как несколько минут доходил после жарки до состояния:

— Полной пригодности для осу-осу-осуществления счастья, — а тазик постарался заставить лавировать, как корабль Одиссея в бурю. Почему именно Одиссея? Ответ:

— Несмотря на то, что его здесь разрывали на части как белые так и полосатые — надеялся улететь на Альфу Центавра, и наконец, зажить, как просто:

— Человек Счастливый, — а именно:

— Бабы — мадера — баня — бабы — мадера — баня, — и уикенд у местной царицы, в роли которой? где у меня будет отдельный — нет, не кабинет, чтобы принять ее — а натюрлих охотничий — на бабочек, как любил Владимир Набоков — домик, чтобы предсказать ей:

— Нет, нет, никто с Земли сюда не летит, — и далее со смехом:

— Ишшо ума не нажили, чтобы летать до Альфы Центавра, — несмотря на то, что мы только динозавры. Ума больше, честно говорю. Поймите меня правильно, и запомните, наконец, что эволюция была раньше, чем деградация. И, следовательно, развитие шло от человека до динозавра, а потом опять деградировало в инволюцию:

— До Хомо Сапиенса, — так что не бойтесь:

— Не долетят все равно, — хотя, не скрою, сожрать нас, их мечта-идея.

Бывшие в Киннере, решили применить сначала психическую атаку, ибо для чего еще расселись на эстраде за:

— Барабан с его медными тарелками, саксофон с его разумным писком, гитару, чтобы поглубже влезть в самое сердце, вплоть до души, и что-то еще — разобрать уже было трудно:

— Может быть, фортепьяно, а возможно аккордеон. А сам Киннер Распутин запел опять ту же волынку:

— Сижу ли я, пишу ли я, пью кофе или чай-й. Приходит ли знакомая блондинка-а. Но понимаю, что разглядывает меня сохглядатай, да не простой, а Невидимка — с Альфы Центавра. После слов:

— Ну и вот срываюсь с места, будто тронутый я-я-я. До сих пор моя невеста мной нетронутая-я-я. — И даже про погоду, как обычно, не успел ничего сказать, как все они спрыгнули с эстрады — и хорошо, что без щитов и мечей, а только в кимоно, как выразилась Сонька:

— А мы думали, будет что-то новое, — и сразу провела самому Врангелю бросок с Переворотом.

— Не ожидал, — только и сказал Вра, и опять встал напротив.

Глава 56

Дыбенка предложил сразиться Амеру-Нази:

— Как инвалид с инвалидом, — но посол Метрополя попытался отказаться:

— У тебя что болит?

— Уже ничего почти! — почти радостно сообщил Дыб.

— Что значит: поч-ти?

— Ну-у, жив пока, но думаю, осталось уже недолго мучиться.

— А у меня, извини, нет одной ноги, так что прошу фору.

— А именно?

— Можно, я сначала ударю тебя костылем по чему уж там оставшемуся попаду?

— Нэт!

— Ч-что-то ви сказаль? Р-л-р-л-ль, — даже замурлыкал Дыбенко, подражая в этом стиле именно Амер-Нази.

— Ты дразнишься? — спросил Амер.

— Посмотри вокруг себя. И Амер понял, что попугай сидит на его плече. Где прятался?

Неизвестно.

— Попугай здесь, — обрадовался на всякий случай Амер. Хотя внутри ощутил пустоту. Вас из дас?

— Это значит, что у тебя, мил человек, больше нет своей души, я купил ее прямо на переправе в Аиде у самого Харона.

— Он не возьмет меньше, чем Бриллиант Сириус за душу еще чуть-чуть живого человека, — сказал Амер-Нази. — Разве он у тебя был?

— Я отдал поддельный.

— И Харон поверил?

— Да, он привык доверять людям, ибо:

— Мертвые не обманывают.

— Я еще жив.

— Твоя жизнь уже принадлежит мне, — сказал Эспи, и я продал ее, как фьючер, из будущего. И эта Парочка начала избивать Дыбенко. Но только до тех пор, пока он не вспомнил, что является матросом Балтфлота, и рванул тельняшку на груди.

— Дэмет! — рявкнул он, после того, как оба противника отлетели под восьмиместные столы после удара — По Пяткам. Дыб пошел к бару, чтобы налить себе:

— Что-нибудь покрепче. — У него и мысли не было, что Фрай тоже здесь, и может попасться на глаза в самый неподходящий моментум.

— Да нет, не может быть, не всем же, как говорится в рай, ибо грехи не пускают. — И. И пролил свой молт, ибо просил он — правда еще только в уме — именно шотландский виски молт. Чтобы да, но получше, и именно это он услышал из-за стойки:

— Чтобы да, но получше. — Это был Фрай, только высокий, как будто ходил по бару на ходулях. — Хочешь посмотреть, почему я такой длинный, как немецкий канцлер Фридрих Великий, посмотри! И когда Дыбенко заглянул и тут же от ужаса потерял голову, Фрай отделил ее от ее же основания большим ножом мясника, который принес сюда, скорее всего, Мишка Япончик, чтобы кушать не только пончики, посыпанные сахарной пудрой, но хорошо ветчинку под кофе с молоком. Где сам Мишка? — Дыбенка заглянул за стойку, но только еще остававшейся в теле душой, которая живет долго — девять дней после События Смерти, а глаза — как неправильно верит народ три дня. Глаза видят на самом деле только один день после того, как логически становится невозможно. Фрай тоже нарезал шею Дыба, как ветчину, но не на несколько удобных для потребления кружков, а только пополам, ибо не есть же он ее на самом деле собирался. Просто так нож был настроен. На полу вместо деревянной решетки, спасавшей барменов от проливавшегося во время интенсивной работы вечером в уикенд вина, пива и соков — валялось тело Дэна, по которому и бродил пьяный — как обычно бывает пьян Пьяный Мастер Фрай. Где Беня — спрашиваешь? И Фрай указал глазам Дыбенки на сидящего, как на похоронах Беню — Мишку Япончика. Узас-с-с! Был бы ужас — все бы разбежались, но бой, как у Гомера, несмотря на копье, пронзившее голову вашего товарища по забехгу:

— Продолжался. — Более того, убитый Патрокл только возобновил бой, а не закончил. Правда, кто здесь Патрокл? Может и есть, но вряд ли здесь, в Ритце. Ибо кто может отомстить за Дыба, Дэна и Мишку Япончика? Тут уже бились не музыканты из Киннера с гитарой с парламентерами Метрополя и его древними обитателями, а можно сказать, шла резня:

— На полное поражение, — чего не ожидали не только Дэн, Дроздовский, Чапаев, Мишка Япончик и Сонька Золотая Ручка в Метрополе, но парламентеры Камергерша и Амер-Низи-Тро-Троцкий.

— От кого защищаться? — подумала Камергерша, — от пришельцев — и между прочим, в два этапа, сначала она пришла с Троцким потом появились, как привидения, Эсти и Фрай? — В эти пришельцы она включала и саму себя, как подневольную царицу Савскую, которой потом и достались все дары. Сбудется ли на этот раз предсказание? А где сам Предсказатель? Он не дрался, а сидел даже не сцене за барабанной установкой, и не дул, как Козел Марсий в саксофон, не играл на фортепьянах, и даже не исполнял ни ритм, ни соло на своей гитаре, а:

— Опять пил и ел все за тем же столом, где все так дружно начинали этот — как думали почти все — праздничный ужин и обед вместе взятые.